Исповедь авантюристки [= Незнакомец ] - Наталия Орбенина

– Среди двух больших дубин рос прекрасный георгин.

– Среди двух прекрасных роз мухомор поганый рос, – в один голос отвечали сестры.

Знакомство с опекуном и его матерью внесло некоторое оживление в разговоры сестер. Может, их возьмут в дом опекуна на Рождество? Быть может, господин Липсиц передумает, и Аделию не отправят в калужскую ссылку?

Мечты иногда сбываются. Особенно если об одном и том же страстно мечтают три юных существа, с жаром обсуждают между собой и без конца рисуют в головах всевозможные картины будущего.

Накануне каникул, перед Рождеством, многих девочек уже разобрали родственники по домам, и Институт стремительно пустел. Швейцар только успевал отворять двери и называть фамилии воспитанниц.

В тот день неожиданно появился нарядный и важный, как павлин, лакей с письмом на имя начальницы. Как вскоре выяснилось, в этом письме господин Липсиц просил разрешить сестрам Манкевич провести рождественские каникулы в его доме при строгом досмотре его достопочтенной мамаши. Сестры, узнав радостную новость, захлопали в ладоши и запрыгали. А ведь они уже представляли себя одиноко скучающими в стенах пустого Института и елку в квартире начальницы, куда обычно собирали детей, которых по разным причинам не взяли домой родители.

– Мадемуазели! Как можно так шуметь! Фи! Точно дикие козы прыгаете! – сердито проговорила классная дама младшего класса. На самом деле она обрадовалась, что хоть на время каникул избавится от этой несносной девчонки Леокадии. И как это родителям угораздило дать ребенку столь неподходящее имя! Волчок, сверчок, трещотка, неугомонная болтушка – вот как надо было ее назвать!

Справедливости ради следует заметить, что батюшка в церкви нарек девочек Авдотьей, Прасковьей и Лукерьей. Но можно ли было в девятнадцатом веке жить с такими простонародными именами!

В большой карете в сопровождении лакея девочек доставили в просторный дом Липсица на Большой Морской. Дом родителей тоже был просторный и хорошо обставленный. Девочки хотели побывать там, но Липсицы их отговорили. Дом заперт, прислуга распущена, мебель зачехлена. Вот на кладбище их отвезут обязательно.

Сестрам было отведено по комнате. Прислуга радовалась милым барышням и баловала их. Горничные жалели сироток: то яблоко принесут, то пирожок, то конфетами угостят.

Шла подготовка к празднику. Мадам Липсиц вносила небольшие поправки и мелкие детали в бальные наряды девушек. Платья, в которых им надлежало появиться на празднике, шились еще при матери. У старших девочек были длинные шелковые платья розового цвета с кружевной мантильей и роскошным бантом на поясе – у Аделии лилового цвета, а у Аполонии алого. Леокадию нарядили в прелестное платье из кисеи. Оно не доходило до пола и открывало взору стройные длинные ножки маленькой кокетки, обутые в прюнелевые туфельки с матерчатыми розочками.

В гости к хозяевам съехались родня и несколько друзей Антона Ивановича. Присутствие молоденьких девушек внесло в чинное празднование Рождества в бездетном доме приятную оживленность. Когда в гостиной зажгли нарядную елку, заиграл рояль, гости зашумели и засмеялись. Одна Аделия не радовалась. Глядя на сверкающие огни, переливающиеся игрушки, она с болью вспоминала, что еще полтора года назад они всей семьей так же весело и дружно праздновали Рождество и Новый год. Так же ставили елку, которая пахла морозом и смолой, украшали ее, прятали под пушистые ветви подарки. А теперь они сиротки и безмятежное детство в безвозвратном прошлом. Слезы стали капать на шелк платья. Девушка поспешила смахнуть их, но только еще больше размазала по лицу. Вот стыд и срам! Аделия наклонила голову, чтобы пышные кудри скрыли ее лицо, и поспешила выйти. Она прошла через столовую, в которой лакеи накрывали роскошный стол, сервируя его серебром и свечами, миновала хозяйскую библиотеку и оказалась в зимнем саду. Запах растений, нежное журчание фонтанчика немного развеяли ее печаль.

– Куда же это вы убежали? Неужели вам не понравилась елка? – неожиданно совсем рядом раздался громкий голос хозяина дома. Антон Иванович в бархатном сюртуке и ярком галстуке появился из-за кадушки с пальмой.

– О нет! Елка чудная! Замечательная! Но она напомнила мне наш дом и елку с родителями!

Аделия подавила в себе новое желание разрыдаться.

– Бедное дитя! Вы так страдаете от своей потери! К сожалению, мы не властны над поворотами судьбы.

Антон Иванович прикоснулся широкой ладонью к ее голове, но так, чтобы не помять прическу, над которой все утро колдовал приглашенный парикмахер.

– Я стараюсь не раскисать, ведь я старшая! Но что ждет меня по выходе из Института? Как я буду жить вдалеке от сестер?

Антон Иванович промолчал, но Аделия и не ждала от него ответа. Она, скорее всего, разговаривала сама с собой.

– Мне так не хватает наших родителей, домашнего тепла, их заботы и ласки! Конечно, спору нет, Институт много дает воспитанницам. Но я бы теперь, не задумываясь, променяла все свои знания, подруг, все, все на те мгновения с родителями, которых я была лишена. Мои сестры меньше меня осознают эту потерю, особенно Лека. Именно поэтому я бы хотела забрать ее потом из Института, чтобы она была рядом со мной, чтобы мы жили одной теплой дружной семьей. Но вряд ли такое теперь возможно, – добавила она печально.

– Значит, семейные ценности для вас важнее всего в жизни? – спросил Липсиц.

– Да, теплота дома, близких людей – вот что для меня важно. Поэтому все годы, что я провела в Институте, меня ужасно угнетали казенные стены, холодные дортуары, эти ужасные медные умывальники, у которых мы толпимся по утрам. Бр! Там только холодная вода. А классные дамы! Они так строги и неприступны, их не трогают наша боль и волнения. Для них главное, чтобы мы были правильно причесаны и одеты, ходили парами, не разговаривали громко, не бегали, не кричали. А дома, с маменькой, было так хорошо, так чудесно, так свободно и радостно!

Аделия грустно улыбнулась. Антон Иванович задумчиво слушал девушку.

– Я не предполагал, что вы имеете именно такой склад ума. Мне казалось, что барышни, воспитанные Институтом, э… – он замялся, – далеки от жизни и, некоторым образом, умозрительно представляют себе реальность за стенами казенного заведения, имеют некие возвышенные, мечтательные воззрения.

– Не умеют вести домашние счета, распекать горничную, готовить обед, штопать и вязать? Это вы имели в виду? – Аделия улыбнулась сквозь слезы.

– Да, наверное. Но я не хотел вас обидеть.

– Нет, нет, вы нисколечко не обидели меня! Нас учат ведению домашнего хозяйства, у меня есть тетрадка с рецептами. У меня и Аполонии по домоводству высший балл – 12! – произнесла девушка с гордостью.

Антон Иванович рассмеялся. Его подопечные оказались чудными барышнями. Он подумал о том, что и у него может быть такая же дочь, милая, добрая. Дочь или… жена. Антон Иванович, широкоплечий и бородатый, казался намного старше своих лет. Однако ему еще не исполнилось и тридцати. Многие его товарищи уже обзавелись семейством. Он же все пребывал в раздумьях на сей счет. Антону Ивановичу не хотелось спешить. Он ко всем делам подходил основательно. Его мать, Нина Игнатьевна, пыталась руководить выбором сына, постоянно выискивая ему достойную невесту. Но все кандидатки получали неизменный от ворот поворот. И не потому, что Липсиц был капризен или очень разборчив. Нет, просто он полагал, что невесту, которую ведут к алтарю, надо сильно любить. А любовь, похоже, забыла о его существовании. Антон Иванович не искал богатой невесты, потому что сам был богат. Да и времени не хватало на поиски, он много работал. А свахами брезговал, считая этот обычай варварством и азиатчиной.